Из заметок о новых людях
Когда я вернулся в свой родной город, первое, на что я обратил внимание, было то, насколько здесь больше баннеров и плакатов с рекламой военной службы по контракту по сравнению со столицей. Предлагаемая выплата, однако, была скромнее, но зато виднелась на каждом свободном клочке городского пространства.
В это время я находился в каком-то лихорадочном нервном возбуждении, грозящем закончиться истерическим припадком. Это было странно само по себе, поскольку совершенно мне несвойственно. Я всегда был спокойным и уравновешенным человеком, но теперь я испытывал сильнейшее раздражение и меня могла вывести из себя любая мелочь.
Последние полгода прошли у меня не то чтобы очень удачно. Все это время я не мог найти нормальную работу, а то, что мне удавалось найти, оказывалось настолько тупым и бессмысленным делом, что в какой-то момент я начинал забывать, кто я такой, чем я живу и к чему стремлюсь. В какой-то момент я вообще переставал думать и отдавать себе отчет в том, что происходит в моей жизни, как будто граница между мной и окружающей меня средой стиралась и я становился с ней одним целым: это чудовище поглощало меня, не оставляя ни единого шанса на сопротивление.
Я чувствовал, как мой мозг медленно тупел. Вечерами я мог по часу лежать и смотреть в потолок без тени какой-либо мысли, потому что у меня не было ни сил, ни желания что-либо делать. Такое состояние иногда сменялось, как и на этот раз, лихорадочным возбуждением, которое приходило, казалось бы, безо всякой причины. Но причина этому, конечно, была. Прежде всего, это ощущение собственной бесполезности и абсолютной невостребованности обществом и, что самое главное, непонимания, как мне выйти из этого положения.
В городе мы договорились встретиться с одним моим старым другом. Недавно он устроился на новую работу: он всю жизнь работал водителем и теперь возил в сауну проституток.
Мы встретились с ним возле гаражей неподалеку от моего дома.
— Ничего, если я пиваса въебу? — спросил он меня. — Весь день терпел, не могу уже.
Он открыл бутылку пива и сделал три больших глотка.
Мы шли мимо большой металлической будки, в которой, как всегда, сидел за закрытой дверью гаражный сторож. В детстве мне всегда было интересно, каково это: спать в этой будке, как собака, и сторожить чужие машины. Все, что я знал об этом человеке, это то, что он был среднего возраста, лысый и с похмельным лицом и каждый месяц приходил в гараж к моему папе брать с него кооперативный взнос. Была ли у этого человека семья? О чем он думал, сидя по ночам в этой будке? Всего этого я знать не мог.
Мы с другом пришли ко мне домой. Допив свою бутылку и открыв вторую, он начал рассказывать:
— Вообще тут ничего не меняется, как ты видишь. Я же тебе говорил, я тут на работу устроился. Денег совсем нет, в такси мало заказов, никто не хочет на такой машине, как у меня, ездить. А тут нормально так за ночь можно заработать. Плохо только, что до шести утра там надо сидеть: я сначала еду на базу, оттуда их забираю, потом везу в сауну и там сижу жду в холле. Потом обратно на базу их отвожу. Со мной еще другие водители работают посменно. В следующий раз в понедельник надо будет на смену выходить, если не отменят.
— А тебе ничего за это не будет?
— Вообще ничего, всем похер. Оленька, я тебе про нее говорил — это она же меня туда привела — зашла в эту сауну и орала там 2 часа. Че там с ней делали, я не знаю. Главное, что за дверью все всё слышали, и администратор на стойке слышала, и всем было похер. Потом она вышла оттуда как ни в чем ни бывало. Я повез ее обратно, а в дороге она еще на меня залупилась. Сказала:
— Пойди купи мне водички.
— Иди сама себе купи.
— А че ты так грубо со мной разговариваешь? Другой водитель меня пивом угощал.
— Вот он пусть берет и покупает вам все.
А че я, должен их обслуживать, что ли? Я и так Бусинке в прошлый раз банку «Абсентера» отдал.
Она мне, кстати, рассказывала про одного своего клиента. Он там нанюхался то ли кокаина, то ли еще какой херни, и ебал ее чуть ли не три часа. Она мне говорит:
— Он меня просто заебал!
Вообще у них один час шесть косарей стоит. Есть еще всякие допуслуги. Если ебут еще с кем-то по очереди — 3000. Сосать хуй без презерватива — 5000.
Про Сульфиду — рыжая бестия такая — говорили, что ее один раз увезли на целый день. С вечера забрали и только на другой вечер привезли обратно. Нифига она там подняла бабок.
— Они больше ничем другим не занимаются?
— Занимаются. Днем на работу ходят. Кто воспитательницей в детском садике, кто продавщицей. Но это еще ладно. Они же, кроме того, еще с какими-то Васями живут. Ты прикинь? Всю ночь в этой сауне тусуются, потом к своим долбоебам домой приходят, и как ни в чем ни бывало. Это кем надо быть вообще? Это надо вообще ничего не замечать, что ли? Какая же это грязь…
— А эти Васи ничего об этом не знают?
— Знают! В том-то и дело, что знают! Я тебе говорю, это такая грязь, просто пиздец.
Я же еще тут с одной из них повздорил — с Полиной. Она спросила:
— А ты бы со мной потрахался?
— Я с тобой даже за бесплатно не стал бы.
Она, короче, разозлилась, всем рассказала, видимо. Они как-то косо на меня смотреть стали. Эта Полина, кстати, теперь вообще не пьет. Ей поставили цирроз печени, поэтому она закодировалась. Один раз, говорит, только выпила, потом чуть не сдохла, так ей от этого плохо было.
Вообще я больше с их хозяйкой общаюсь. Ну, она тоже выпить любит. Пытаюсь ей объяснить что-то, хотя она многого не понимает. Раньше она тоже этим занималась. Теперь живет с каким-то дядей. Я вообще не могу понять, как они так живут. Даже если она завязала со своим этим прошлым, да, даже если так, это же все равно раньше было. Они там что только не делают, понимаешь, — и все это просто взять и так спокойно принять? Я не знаю, кем надо быть, правда. Я теперь даже боюсь с кем-то на кассе заговаривать, вдруг они тоже где-то подрабатывают.
— Но ведь не может быть, чтобы все люди так жили.
— Да хер их знает…
Он сделал глубокий глоток и продолжил:
— Они же еще подшучивают надо мной иногда.
Мне Бусинка, которая полная, недавно сказала:
— А ты кто по национальности, русский?
— Ну да, русский.
— А ты не похож на русского. Ты больше на татарина похож!
И смеется сидит. Татарином меня назвала.
Друг допил еще одну бутылку пива. Время было уже позднее. Он открыл следующую бутылку и, как обычно, начал сетовать на то, что продукты и «расходники» дорожают, с каждым годом выживать здесь становится все труднее и когда-нибудь жить простым людям станет совсем невозможно.
Затем, немного подумав, он сказал:
— Наверное, они меня оттуда выгонят. Я это чувствую. Они против меня что-то затевают, Полина и остальные… Да нихера они меня не выгонят! Я сам уйду.
Он произнес это еще раз, как мантру:
— Нихера они меня не уволят, я уйду сам! Скажу просто: «Идите нахуй», и все.
После этого, собрав все пустые бутылки вместе с остальным мусором, мой друг ушел домой.
Его рассказ произвел на меня неприятное впечатление. Во-первых, мне было жалко видеть своего друга в таком положении, ведь он никогда раньше не опускался до подобных промыслов. Во-вторых, я слишком живо представил себе жизнь всех этих женщин. Дело даже не в том, что натуралистические подробности их социального быта были мне отвратительны, а скорее в том, что я, повинуясь той странной особенности своего ума, которая принесла мне уже немало болезненных переживаний, поставил самого себя на их место.
Казалось бы, этот психологический фокус слишком простой, чтобы о нем рассказывать, однако повседневная практика показывает, что некоторым людям он стоит больших усилий.
Для того чтобы вполне уяснить себе, о чем идет речь, нужно проявить совсем немного эмпатии. Представьте, что это ваш собственный дом на старости лет вдруг разрушают и вам становится негде жить. Представьте, что это вас выгоняют из страны, в которой вы работаете, живя в крохотной квартире или вообще в каком-нибудь подвале в составе целой бригады, потому что в вашей родной стране вам негде работать и не на что жить. Представьте, что это вы после нескольких лет усердной работы все еще вынуждены получать какую-то минимальную зарплату и вести полунищенское существование, как будто ничего большего вы и не заслужили.
Наконец, поставьте себя на место проститутки, которая по ночам сидит в душной сауне с какими-то непонятными людьми, использующими ее тело за деньги и справляющими таким образом свою физиологическую нужду.
Пожалуй, о таком, действительно, лучше не думать.
Не думать — для Оленьки, Бусинки, Полины и всех остальных — это единственный способ продолжать как-то существовать дальше. Так же, как и для того сторожа, еще вполне молодого и крепкого мужчины, который вот уже столько лет сидит по ночам в своей металлической будке, как если бы он не имел возможности выбраться оттуда. Тем же образом, сам того не осознавая, с недавнего времени начал жить и я сам.
Но один вопрос все-таки никак не дает мне покоя. Как же так получилось, что наше, в терминах социальной психологии, человеческое общежитие превратилось в такой бардак? Какие социальные отношения и материальные условия привели к этому состоянию?
Кто виноват в этом? И неужели… никто никогда за это не ответит?
2024—2025